Они сломали мое тело, но не мой дух: выпускник ДНУ стал морпехом и оказался в плену рф

Глеб Стрижко – морской пехотинец родом из Полтавы, который учился в Днепре, на историческом факультете ДНУ имени Олеся Гончара. После получения диплома бакалавра он около двух лет работал в украинской школе лидерства в Николаеве, а затем отправился служить в морскую пехоту. После начала полномасштабного вторжения РФ подразделение Глеба участвовало в обороне Мариуполя. Во время выполнения боевой задачи в здание, где находился Глеб с побратимами, попал танковый снаряд. Парень получил многочисленные тяжелые ранения, а через час попал в русский плен. Находясь в неволе у врага с переломанным бедром, челюстью и многими другими серьезными травмами, без связи с родными и сослуживцами, без медицинского ухода Глеб не сломался и не потерял достоинство. Через некоторое время он вернулся на родину благодаря обмену военнопленными. Редакция ИА «Днепр Оперативный» публикует эксклюзивное интервью с Глебом Стрижко: о его личном пути, армии и службе в морской пехоте, обороне Мариуполя, взгляде в глаза смерти и русском плену.

Смотрите видео интервью с морским пехотинцем Глебом Стрижко:

Почему и как ты решил стать морским пехотинцем?

- Меня всегда манила армия. У меня половина семьи военных. Брат старший военный, являющийся для меня суперпримером. Он кадровый военный, воевать это его работа. Как раз, как он окончил военный университет, летом 2013-го года, через полгода началась война с россией. Соответственно, первые годы его контракта пришлись на войну. В 2014-м году мне было 17 лет, я поступал в Днепр (исторический факультет в ДНУ имени Олеся Гончара – примечание редакции). У нас с братом была договоренность, что я учусь полгода, сдаю сессию и вступаю в армию, когда мне стукнет 18 лет. Брат мне тогда отказал, сказал "давай занимайся тем, что у тебя лучше получается, мне важнее чтобы ты был гражданским, чтобы ты мне помогал какой-нибудь волонтеркой, еще какими-то штуками". И он мне сказал такую фразу "твой фронт здесь". Ну окей, я этим и занимался. Но мне все равно были интересны какие-то военные штуки, поэтому я приглашал военных на встречи со студентами… Это были как участники русско-украинской войны, так и участники повстанческого движения, которых вообще почти нельзя найти на Днепропетровщине. Когда людям показываешь живого ветерана УПА, которому 87 лет, которому просто не разрешили вернуться на Тернопольщину, поэтому он поселился в Кривом Роге, а затем через месяц они еще встречаются с военным 93-й бригады, который им рассказывает, что “русня такая коварная и сейчас”... это были очень важные вещи, это было как собственная идеологическая работа над собой. Плюс, конечно, мне тогда очень нравились такие шоу как «Рекрут» на украинском телевидении. Там военный журналист (Алексей Чубашев – примечание редакции) приходил в разного рода войска и пытался проходить их отборы. Плюс, в Call of duty (компьютерная игра – примечание редакции), в фильмах – кто самый крутой? Корпус морской пехоты! Их повсюду отправляют, это экспедиционные войска, они сами крутые. И потом, я видел, как они выходили из Крыма. Смотрел все эти видео и думал – класс. Чуваки оставляют все, что у них есть, потому что они верны своей клятве и своей присяге. Меня захватывали такие штуки. 

После учебы я жил в Николаеве. Это город, в котором больше всего в Украине военных. То есть, там сосредоточено очень много разных частей, которые в свое время и вышли из Крыма, и просто так естественно сложилось… Тогда у меня была возможность встречаться с морскими пехотинцами. И когда я понял, что моя работа в академии лидерства подходит к логическому завершению, я понял, что хочу реализовать свою мечту – пойти в армию. Я хотел уйти в морскую пехоту. Но в морской пехоте так же есть несколько разных подразделений. Я пошел в то подразделение, которое в свое время выходило из Крыма и было первым создано в Украине. То есть, это такая основа морской пехоты. Да и, собственно, готовил себя психологически, готовил себя физически очень сильно. Сдал тесты, прошел.

Насколько сложной была подготовка и сам отбор? Как долго ты готовился?

- Ну, подготовка, да, сложной была… Я прописал себе тренировку буквально на каждый день. У меня день отдыха был в воскресенье, там был только долгий забег. С учетом всего, что я делал, для меня это был отдых.

Готовился четыре месяца. Это была комплексная подготовка. Она включала в себя бег, подтягивание, разного рода отжима, качание пресса. Все-все-все, на разные группы мышц. То есть, первую неделю после каждой тренировки я стабильно рыгал. Мне было очень плохо. Но я не сдавал обороты. Думал, если сейчас дам слабину, всегда буду давать слабину. Каждый день это борьба с собой. Потому что, условно, утром я бегал, вечером нужно было на турник качать пресс, делать отжимания и это не один подход, это несколько подходов.

Что тебе запомнилось больше всего, во время твоей службы в морской пехоте? Что было самое интересное?

- Стоит отметить, что это невероятное приключение. Это одно из лучших, что может произойти в жизни мужчины. Не могу говорить о всей морской пехоте в целом, но там, где я служил, все было удивительно. Начало было прекрасное. Каждый военный перед тем, как попасть на свое место службы, в свой батальон, бригаду и т.п., должен пройти обучение. Я прошел три месяца обучения в учебном центре флота и в день, когда я пришел в часть, мое подразделение возвращалось из операции объединенных сил. Я с утра пришел, никого нет, а вечером приезжает такая большая колонна с флагами, огромными мужиками с оружием, немного грязные, заморенные… Ну, чуваки там десять месяцев жили в земле. И я смотрю: “Класс, вот это супер! Я с ними буду служить”. Меня это очень увлекло. Что запомнилось? Огромное количество учений, выездов, полигонов. За десять месяцев учебы мы провели в Николаеве только месяц. И то только потому, что нужно было прыгать с парашютом. А так, за это время мы принимали участие в параде к 30-летию Независимости (Украины – прим.редакции).  

Как ты узнал про начало полномасштабного вторжения, где вы были и какие были твои эмоции в это время? 

- Начиная с декабря месяца мы были в зоне ООС. Я, условно, не спал дома, когда началась война. Не ракета, пролетевшая за балконом, меня разбудила. В ночь с 23-го на 24-е (февраль 2022 года – прим.редакции) начался очень массовый обстрел. Когда мы вышли из блиндажа, то было понятно - что-то не так. Если за день до этого у нас были только небольшие, условно, перестрелки, то, когда мы выходим из блиндажа, а у нас горизонт горит и видно, что работают РСЗО, Грады, Смерчи и все остальное… Не один и не два, а целая батарея, если не больше, понятно что-то не так. Телефоны у нас были выключены, потому что был приказ командования. За пару часов до утра одному из наших разрешили включить телефон. Он прогрузил новостную ленту, зачитал. Сказал, что там обстреливают мирные города. Франык (Ивано-Франковск – прим.редакции), Киев, Николаев… Так и узнали. Мой мозг эту информацию переваривал следующие дня три-четыре. Ну, чтобы до конца осознать. Что само название или слово “россиянин” теперь равно мату какому-нибудь. Я не знаю как это “не активные боевые действия”. Я застал не активные действия, я застал предыдущие месяцы. Условно, когда мы могли готовить на кухне еду, рубить дрова, в окопах иногда заниматься спортом… Потом такого не было. Я в первый раз обувь снял на пятый день полномасштабного вторжения. Вопрос о том, чтобы раздеваться, еще что-то вообще не стоял. Потом у нас начались маневры. Мы заезжали в разные населенные пункты, держали их, выполняли боевые задачи, которые нам ставили. Где-то на второй или третий день мне впервые авиация сбросила бомбы. Я почувствовал, как это быть под авиаударами. Когда они там гасят, падают в 50 метрах от нас. Я увидел, как это - когда авиабомбы уничтожают дом. И с людьми, и без людей. Не самое приятное, что я видел в своей жизни, но с кем воюем, то и имеем. И потом уже в ходе маневров мы зашли в Мариуполь. В его северной части, на металлургическом комбинате имени Ильича держали оборону. 

Знали ли вы, что враг взял Мариуполь в кольцо?

- Да, нам сказали. Это не было для нас секретом, нас командир собрал, сказал. Мы очень спокойно на это отреагироваливсе: и командир взвода, и командиры отделений, и обычные матросы. Все такие: "окей". Это никак не изменило выполнение нашей боевой задачи. Есть боевой приказ: "Не допустить прорыв противника в район города Мариуполь". Все. Мы выполняем этот приказ. Какие-то дополнительные условия — это просто дополнительные условия. Окружение… Небольшое количество или отсутствие пищи, воды, сна, это какие-то второстепенные вещи. Есть вещи важнее этого. У нас не было специальных лекций или тренингов, когда какой-то, условно, Мунтян приходит и втирает нам какую-нибудь фигню для поддержки боевого духа. Это проявилось в действиях командиров, и они требовали этого от подопечных. И ясно, что это самый лучший пример. Плюс, здесь играет немаловажную роль то, что совместно пережитая радость становится еще большей радостью, общее пережитое горе – уменьшает это горе. Мы поняли, что не бросим друг друга в беде. Ну, и плюс, у нас было понимание что мы - элита этого войска. Если мы сдадимся, то как тогда все остальные? Каждый из нас чувствовал на себе эту ответственность. Особенно, когда нас окружили. Мы понимали, что если окружили, то на это нужно много войск. И мы понимали, чем больше мы их будем сдерживать, чем дольше, тем больше мы выигрываем для, условно, большой Украины.

При выполнении боевого задания, находясь в помещении на третьем этаже, выйдя на лестничную площадку, я повернул голову и увидел, что в меня целится танк. Особенность танкового выстрела в том, что он стреляет, после чего проходит буквально доля секунды, и попадает снаряд. Это не так как с артиллерией или с минометами, что слышны звуки выхода, слышен свист и слышны приходы. И не так как с авиацией – что оно где-то там пролетает и только потом бомба прилетела.

Я где-то повернул голову, увидел какую-то вспышку, понял, что я уже ничего не вижу, фундамент подо мной разрушается, происходит что-то не очень приятное. Я подумал, это вот такая смерть моя, так я и умру. Я был в сознании, я не отключался. Вероятно, что это было к лучшему. Я пролетел с третьего на первый этаж, меня привалило тем всем, что попадалось. После этого в тот угол дома еще попали мины. Мне казалось, что я летел часа два. Хотя, пожалуй, не больше десяти секунд. И то даже быстрее. Ну, привалило этим всем. 

Как я понял, что я жив: меня командир начал вызывать по радиостанции. Я не мог ответить, потому что у меня было придавленное тело. Я ничего не видел и у меня были пережаты руки. Я стал звать о помощи. Прибежали ребята, помогали. Я, насколько мог, помогал им. Уже тогда у меня была боль в тазу. Я понимал, что там что-то нехорошо. Я понимал, что у меня с глазами что-то нехорошо, потому что я не видел. Меня перенесли в соседнее здание, потому что там был подвал, повезло, что там был боевой медик. Он меня оттащил немного от входа. И буквально через минуту, может, две, в угол этого здания попадает авиабомба. Разрушается и та часть здания. Боевой медик зачитал какие у меня травмы: перелом таза, ушибы грудной клетки, ребра, сломана челюсть, сломан нос, кровоизлияние в глаза, скорее всего что это контузия и сотрясение мозга. И я языком прошелся по рту и понял, что несколько зубов сломаны. После оказания первой помощи в подвале меня транспортировали в полевой госпиталь, который находился на металлургическом комбинате, и там оказали еще помощь. Наложили бандаж на таз, отмочили, открыли глаза, там и оставили.

Как ты попал в плен?
 
- Через несколько дней после моего ранения, к нам пришли врачи в этот, условно, бункер и сказали, что комбинат окружен. И, чтобы сохранить нашу жизнь, нас передадут российской стороне. Всего в плену я пробыл 17-18 дней. За все это время я не находился в пенитенциарных органах, не был в СИЗО.

Где ты физически находился все это время?

- Это были оккупированные города Донецкой области. Это был Донецк, это был Новоазовск. Потом меня на полдня отвезли в Новоазовск. Потом в Крым на обмен.

Как с тобой вели себя русские военные, медицинский персонал? 
  
- Есть истории о том, что во время больших войн государства берут какие-то обязательства на себя. Со мной это все не работало. Мне не оказывали никакой медицинской помощи за все время пока я был в больнице. Мне не кололи обезболивающее, мне не лечили челюсть, никаких манипуляций со мной не было.
Хорошо хоть кормили. Было трехразовое питание, хотя это трудно назвать трехразовым питанием, это было определенное количество пищи. То есть ты поел, и через час уже голоден. Моя особенность заключалась в том, что у меня была сломана челюсть и сломанный таз. Я не мог самостоятельно есть, меня должны кормить, но не всегда это было так. 

К нам всем приходили и спрашивали, но это были стандартные вопросы. Я не скажу, что это были доклады, где лица разбивают, или что-то еще. Со мной, конкретно, таких штук не было. Ну, и я был в таком состоянии, что любое прикосновение к моему телу, вызывало невероятные боли. Было психологическое давление, дважды в день приходили и «стряхивали» какую-то пропаганду. Людям, которые могли видеть, давали читать газету. Какие-то "Новости Новороссии" или еще что-то, чтобы они читали.

Что тебя держало морально, пока ты находился в русском плену? 

- Ну что? Вера в Бога держала. Понимание того, что я точно вернусь в Украину, что мое возвращение в Украину — это просто вопрос времени и, условно, моего агрегатного состояния. Я вернусь на щите или со щитом. Грубо говоря, даже если я умру, меня похоронят в Украине. Держало то, что я дал клятву морского пехотинца, всегда достойно держаться, поддерживать своих. Когда я приходил в армию, я четко понимал, что такое может быть. Это одно из последствий войны - ты можешь погибнуть, ты можешь стать человеком с инвалидностью, могут быть травмы, которые с тобой останутся на всю жизнь. У нас не было ничего типа “вот, нас бросило руководство, все пропало”. Нет! Такого не должно быть. Лично мое мнение таково: если ты уже избрал этот путь, пожалуйста, неси его с гордостью. Не бывает, что все классно, иногда бывает говно. И к этому тоже нужно нормально относиться.

Как твои родственники узнали, что ты в плену, и как, собственно, удалось обменять? Знаешь ли ты такие подробности?

- Нет. Я не знаю, как удалось меня выменять. Для меня это чудо. То количество дней, которое я провел в плену, и то, как быстро меня удалось поменять, для меня это чудо. Как это случилось, механизмы - я без понятия. Но я просто знаю, что огромное количество моих друзей и близких над этим работали. И я каждому из них благодарен. Как узнали? Есть группа в телеграмме, где постятся фото и видео украинских военных. Мои друзья, знакомые, увидели меня там и начали форсить, что нужно меня как-то вытаскивать.

Какие были твои эмоции, когда ты попал на территорию Украины? Когда ты понял, что ты в безопасности, что твоей жизни ничего не угрожает?

- Я расплакался. Разрыдался. Меня переносили на носилках, положили в багажник «газельки», и подошел водитель, постучал мне по плечу и сказал: "Все, ребята, выдыхайте, вы в Украине." Мы все расплакались. Двое попросили сигарету. Мне дали телефон, я позвонил брату, позвонил маме… Потом через два дня они ко мне приехали. С мамой у нас общение не сложилось, начал я его с классной шутки, но мама ее не оценила.

Что это была за шутка? 

- Один из тех нарративов, которые нам говорили в плену. О том, что нас немного подлатают, и будет судебный процесс. Нас будут судить, нам грозит от пяти до десяти лет. Мама заходит в палату, нас там трое лежало, я и еще двое военных. Она подходит к кровати и говорит: "Можно я присяду"? Я говорю: "Ты на сколько хочешь, потому что нам от пяти до десяти давали". Брат зашел и сказал, что не стоит так шутить. Ну, увидели меня в таком состоянии, и у всех шок был просто. Во-первых, меня давно не видели. Ну, а во-вторых, когда такая внешняя большая конструкция, это тоже как-то не успокаивает. И просто мой физический вид был не лучшим.

После возвращения домой Глеб начал проходить сложный и длительный процесс реабилитации. На сегодняшний день он перенес семь операций, и уже смог встать на ноги. По прогнозам врачей он должен был начать ходить не раньше сентября или даже октября, но благодаря упорному труду над собой Глеб пошел еще в середине августа. Тем не менее процесс его реабилитации продолжается, и еще необходимо многое сделать.

Про свои дальнейшие планы Глеб говорит так:

- Далее – лечиться дальше. Просто что таз был самым приоритетным, его надо было отремонтировать и от него все тянулось. Но пока не срастется таз, я не смогу сесть. Пока я не смогу сесть меня не смогут осмотреть окулисты или ортодонты. Пока мне не сделают зубы, мне не смогут отремонтировать нос. Соответственно одна штука тянется за другой. Пока там часть не срастется нельзя ремонтировать другую часть… Поэтому я собираюсь до конца года доделать все, что нужно доделать. То, что я хожу, не мешает расти моему тазу. То, что я ем - моя нижняя челюсть еще срастается. Просто много таких штук, что визуально все вроде бы окей, но на самом деле этот процесс длительный.

В планах выздороветь, пройти успешную реабилитацию и продолжать творить для Украины. В любом виде, как это может быть. Это разные варианты. Вернут на службу - классно. Не вернут – погрущу, найду другую нишу, в которой я могу быть эффективен для своего государства.

История жизни морского пехотинца Глеба Стрижко является примером подлинного мужества и преданности своей стране. Он был готов без колебаний отдать все ради Украины и, несмотря на все пережитое, остается готовым до сих пор. Как говорит сам Глеб: «Они сломали мое тело, но не смогли сломить мой дух». 

Впереди его ждет продолжение реабилитации после многочисленных травм, нужны деньги. Если вы хотите помочь Глебу материально, вы можете сбросить посильную сумму по этим реквизитам:

Приватбанк:
5168 7574 2495 4958
5168 7520 1572 7517
-  для переводов в долларах: UA713052990262056400933556102 или 4149499373660727
-  для переводов в евро: UA363052990262016400933556210 или 5168752015522710

Mono банка: https://send.monobank.ua/jar/2rDpY6bNGF
PayPal: [email protected]

Фото Глеба Стрижко - из Интернета и его личный архив.